Так было с Институтом Гуманизма, созданном в 1948 г. Ортегой и Гассетом и Хулианом Мариасом, с которым сотрудничали арабист Эмилио Гарсия Гомес, историк и антрополог Хулио Каро Бароха, искусстввед Лафуенте Феррари и Луис Дьес дель Коррал. Хосе Луис Лопес Арангурен начал здесь свою педагогическую и исследовательскую деятельность в пятидесятых годах, а Зубири напечатал в 1962 г. работу «О сущности», основанную на философском осмыслении условий фактической реальности и сущности и индивидуальности вещей и человека.

Взглянем на литературу. Жозеп Пла в его старой усадьбе в Ампурдане, Висенте Риско в Оренсе, Альваро Кункьейро в глуши Мондоньедо и Льоренц Вильялонга на Майорке продолжали создание превосходных литературных миров. В 1942 г. Камило Хосе Села напечатал «Семью Паскуаля Дуарте», в 1956 был отмечен премией «Джарама», прекрасный роман Рафаэля Санчес Феерлосио, а в 1967 г. Хуан Бенет напечатал «Ты вернешься», фундаментальный труд, без которого трудно будет понять такие непохожие вещи как «Если они скажут тебе, что я упал» Хуана Марсе или «Beatus ille» Антонио Муньос Молины.

Леон Фелипе, один из самых боевых, значительных и популярных голосов эмиграции, сказал, что после 1939 года Испания осталась без песни, но он ошибался, и позднее сам это признал. Ведь там остались такие поэты как Висенте Алеиксандре, Херардо Диего и Луис Розалес. «Барабанная дробь сознания» Бласа де Отеро:

Сейчас я возвращаюсь к себе и к своей работе,

Став бессмертным: какой-то смелый праздник

жизни и смерти. Остальное излишне.

Путешественник по миру галлюцинаций и автор репортажей Хосе Йерро:

Поздно понимается простое.

Поздно находится красота. Не мёртвых глаз,

а мира. Я бессилен вас в этом убедить.

Неповторимый внутренний космос Сальвадора Эсприу:

Иногда необходимо и обязательно,

чтобы человек умер за народ,

но никогда не должен умирать целый народ

за одного человека:

помни это всегда, Сефарад.

Также было поэтическое поколение Адонаисов или пятидесятых годов, бывшие теми детьми, которые узнали смерть и свободу во время гражданской войны и потом строили себя перед невежественной и кровожадной властью и которые, несмотря на общий дух поэзии этого поколения, сегодня нам кажутся очень личными и совсем разными: это Хосе Анхель Валенте, Хосе Мануэль Кабальеро Бональд, Клаудио Родригес, Франсиско Бринес, Карлос Саагун, Анхель Гонсалес, и группа Барселоны, Карлос Барраль, Хайме Хиль де Бьедма, Габриэль Ферратер, Хосе Агустин Гоитисоло...

         Режим Франко казался защищённым от влияния истории своими пропылёнными и закалёнными полками. Тем не менее, даже в нём оставались отдушины для анализа и точного описания прошлого, которые использовали Жауме Висенс Вивес, Хосе Антонио Мараваль, Мигель Артола и Антонио Домингес Ортис. По-прежнему дышит недремлющая фантазия в кино и театре. Там действует великий новатор юмора Жардьел Понсела и драматург, фельетонист и юморист Мигель Миура, который в 1943 г. дал премьеру пьесы «Ни богач, ни бедняк, а всё наоборот» и в 1953 г. «Три цилиндра». Там же критический аскетизм Альфонсо Састре и Антонио Буеро Вальехо, который, начиная с «Истории лестницы», представляет публике свои ежедневные небанальные сценки из личной и общественной жизни. Поссибилизм – как политическое течение, требующее всегда проводить линию свободы, пока власть не сдастся - создал откровенно социальные и критические фильмы Бардема («Смерть велосипедиста», 1955 г.), киносценариста Рафаэля Аскона и замечательного режиссёра Луиса Гарсия Берланга («Пласидо», 1961 г.; «Палач», 1963 г.) или интересное сотрудничество между Элиасом Керехетой и Карлосом Саурой.

         Диктатура не превратила Испанию ни в интеллектуальном плоскогорье, ни в Сибирь идей и красоты. Сороковые годы стали годами внутренней ссылки Миро, когда он создал серию картин «Барселона» - пятьдесят литографий неистовой агрессивности, траурных и саркастических вспышек, восстания и обвинения. Пятидесятые были десятилетием, в котором обратила на себя внимание творческая зрелость Антони Тапьеса  и завершился путь Мануэля Мильяреса. Это была эпоха, в которой скульпторы Эдуардо Чильяда и Хорхе Отьеса создали ворота и «Благочестие» для  святилища Аранзазу, работы архитектора Саенс де Оиса, один из лучших образцов испанской архитектуры. Ещё примеры? Удивительное здание Белых Башен того же Саенс де Оиса в Мадриде, или дом Торговли Хосе Антонио Кодерча и Мануэля Вальса в Барселоне.

         Шестидесятые, к которым относятся две эти внушительные конструкции, оживляют пустынную панораму. Ещё один хороший пример это живопись. Тщательный поэтический и меланхолический реализм Антонио Лопеса, который обладает способностью разгадки того тайного чуда, которое есть в вещах и существах, двойной загадки их длительности и силы. Чрезмерное искривление и неистовая, жестокая и гротескная экспрессивность Антонио Сауры заново интерпретирует историю Испании, возвращая  взгляд «Снов» Кеведо и черной живописи Гойи. Обильный неформализм Луиса Гордильо, созданный из раздвоений, искривлений и раздробления, когда ничто не может оставаться самим собой и замещается другим. Или поп-арт Эдуардо Арройо, который ни от чего не отказывается, ни от намеков, ни от принципиальных заявлений, ни от встреч и пародий прошлого, и который в «Переделанный Миро, или несчастья сосуществования» создаёт провокацию, представляя мотивы Миро как служанок, открывающих дверь политической полиции, а именно, в Политико–Социальной Бригаде. Искусство авангарда, говорит нам Арройо, это не инструмент борьбы, а способ  изображения, который, благодаря его форме и подтексту, позволяет показывать вещи такими, как они есть.

         Этот список художников, архитекторов, писателей, поэтов, историков или философов не претендует на полноту. Он всего лишь отражает то, что не должно быть забыто: что культура не была уничтожена, что художественное и интеллектуальное сознание не умерло внезапно в 1939 г.и не началось с нуля вслед за смертью Франко. Проходят войны, поражения и победы, но остаются книги, остается искусство и осталось то, что было создано на одном и другом берегу Испании – внутри и вне её. Воспоминание не может обходиться без правды.

         Барселона была, без всякого сомнения, городом, который лучше всего показывал всю реальность культурного поражения франкистского режима. Диктатура сороковых и  пятидесятых была удушающей, и никогда не прекращала наносить удары, иногда очень жестокие, но динамизм художественного мира и интеллектуального создания помог пережить маргинализацию и тишину. Скульптура Анхеля Ферранта, живопись Таписа и Сауры, весёлая игра Хоана Бросса, архитектура Рикарду Боффиля, Ориоля Боигаса и Хосе Антонио Кодерча, появление в 1963 г. движения новой песни и его культовых фигур – Раймон, Серрат, Льюис Льяч... и деятельность Дж.В.Фуа и Жосепа Пла, группы Хиля де Бьедма и Карлоса Барраля, сияние поэзии Гимферрера или новейшая антология, под редакцией литературного директора Редакции 62 и писателя Хосе Марии Кастельера,  которая объединила разные группы и испанских и испано-американских писателей и стала рупором всех возможных идей и течений, которые по мнению путешественника  предлагала Барселона.

         Как неоднократно вспоминал Варгас Льоса, Барселона в конце шестидесятых годов была многообразным, богатым, разносторонним городом, культурным центром, известность которого выходила далеко за границы Испании. И не только, потому что ее посещало множество европейских писателей и интеллектуалов, а потому что Барселона превратилась в это время в культурную столицу, по крайней мере, испано-американской литературы. Она стала ею, благодаря той вере в испанских писателей, которую хранил все эти годы редактор и издатель Сеикс Барраль. В Барселоне жили Гарсия Маркес, Хосе Доносо и Варгас Льоса, здесь часто бывали Карлос Фуентес и Хулио Кортасар. И может быть самое важное: молодые испано-американские писатели приезжали сюда в эти годы, привлеченные тем престижем и той мифологией, которые создавала Барселона.

         Из-за многого того, что Васкес Монтальбан позже, уже в нынешнюю эпоху подлинной культурной индустрии, отмечал в одиночестве немой страны – «дальше История, / а здесь / песочные печенья Асторги/ и поцелуй в затылок», а Хосе Мария Кастельер, считавший себя погруженным в бесконечную пустоту и полагавший, что всё охвачено тоской предрешённого, действительного и всегда несущественного, что есть в этой Барселоне конца шестидесятых, как в Мадриде Умбраля и группы «Журнала Запада» - Арангурена, Лаина, Ридруэхо, Мариаса – зачатка демократии сегодняшнего дня. Это увидел романист и мексиканский эссеист Серхио Питоль, экс-посол Мексики в Праге, завзятый путешественник, и один из самых важных участников культурной жизни Барселоны в начале семидесятых годов, в те неповторимые дни,  когда пережила свой взлёт и падение левая Барселона. Его пребывание здесь стало для него «ежедневным уроком свободы»:

         20 июня 1969, в полночь, я прибыл в Барселону со станции во

Франции. Я не знал этот город. Я попросил водителя такси

рекомендовать мне приятную и дешёвую гостиницу, и он отвёз меня

меня в заоблачный хостел в направлении Эскубильерса. Я собирался

дождаться там высланных мне из Мексики денег, чтобы продолжить

мое путешествие, а также приглашения на коллоквиум в Варшаве, или

встречи с  моей подругой Софией, без которой я не смог бы получить

польскую визу. Вместо трех недель, которые я собирался провести в

Барселоне, я остался тут на три года. Воспоминание об этих временах,

о прекрасных друзьях и постоянных сюрпризах волнуют меня и

сегодня. Мое пребывание в этом городе, несмотря на начальные

сложности и целый ряд пугающих ситуаций, которые кажутся

преддверием Страшного Суда, когда они происходят, но заканчиваются

тем, что растворяются в воздухе, дало мне ежедневные уроки свободы.