Рост и эволюция
Как уже
отмечалось, одним из направлений развития культурных комплексов является
тенденция к постоянному усложнению структуры идеальной культурной формы и
количества связей внутри неё. Поэтому роста культурной системы и повышения её
устойчивости, или снижения энтропии внутри структуры, можно добиться, по
крайней мере, тремя способами:
- постоянным
увеличением количества информации, т.е. её производством или получением извне
от иных культур;
-
количественным и качественным расширением коммуникации возможностей, а также
частотой внутренних и внешних коммуникаций;
- увеличением
количества людей, участвующих в выработке и передаче информации.
Следовательно,
те культуры, которые ориентированы на создание новой информации и расширение
собственных коммуникативных возможностей, имеют существенно большие перспективы
развития и роста, чем общества, основанные на ограничениях в создании и
получении информации или коммуникации. Примерно те же следствия вытекают из
подхода К. Леви-Стросса к делению культурных систем на «холодные» и «горячие».
Создание новых
смыслов, или производство новой информации является основным, но не всегда
возможным и всегда не простым способом по многим причинам, в первую очередь,
экономического и политического свойства, и потому происходит это относительно
редко, имеет обычно взрывной характер в виде культурных революций и маркируется,
как уже отмечалось, появлением нового художественного стиля. Причём появление
новой информации вовсе не обязательно приводит к таким значительным культурным
возмущениям, это происходит только при условии превышения некоего порога
системной информации. В противном случае, вновь созданная информация просто
включается в социальную коммуникацию, снижая уровень информационной
неопределённости всей системы и повышая её энергетическую устойчивость.
Таким образом,
социокультурные комплексы существуют как устойчивые информационные объекты,
структура которых формируется потоками дискретной информации разной
интенсивности, поступающей не непрерывно, а порциями, поскольку источниками
этой информации являются отдельные люди или группы людей, живущие на
территории, покрываемой данной культурной традицией, и передающие свою
информацию через каналы коммуникации, которые сами имеют ограниченную
пропускную способность и неполно развитую сеть охвата.
Поэтому
гораздо более простым способом повышения жизнеспособности и роста культуры
является расширение коммуникативных возможностей тех материальных структур,
которые она создаёт и поддерживает в ходе своей эволюции. Внутри культурной
системы это может быть достигнуто экстенсивными и интенсивными способами. К
интенсивным относятся хорошо известные, простые, но обычно очень эффективные
меры в области:
- образования
- через повышение образовательного уровня населения, ориентацию общества на
поиск новых идей, развитие науки и техники, изобретательства, вообще любого
новаторства;
- транспорта –
путём увеличения количества и качества путей сообщения – шоссейных и железных
дорог, портов и аэропортов, повышения их пропускной способности, увеличения
количества средств передвижения и их доступности большему числу граждан;
- науки и
техники связи - через увеличение территории охвата и доступности технических
возможностей связи, способов и средств коммуникации: телевидения, радио,
телефонии и Интернета;
- социальных
отношений – управлением миграции с помощью экономической стимуляции населения к
перемене места проживания, например, созданием новых рабочих мест на прежде
неосвоенных территориях и т.п.
То же самое
относится и к внешним культурным контактам, которые, впрочем, имеют свои
особенности, среди которых отметим, что:
- они являются
в существенной степени объектом политического управления и регулирования, и поэтому
зависят от политических и исторических отношений между контактирующими
культурами;
- внешние
коммуникации всегда носят вторичный характер по отношению к внутренним,
следовательно, они могут быть принесены в жертву внутренним потребностям;
- возможности
внешних контактов могут быть ограничены естественными географическими
факторами, например, если речь идёт об островной культуре, а также культурными
- религиозными, этническими или историческими причинами.
К экстенсивным
способам сохранения или инициации культурного роста относится присоединение
новых территорий в виде их добровольного или насильственного захвата, при этом
население этих земель или ассимилируется новой культурой, или изгоняется
(уничтожается), либо, в редких случаях, сохраняет основы своей культуры,
признавая её подчинённое положение. Кроме того, известно, что война является
одной из самых распространённых форм внешней культурной коммуникации, ведь как
однажды заметила Ю.Кристева: «Ссора - тоже беседа». Таким образом, можно
полагать, что война в течение
значительного периода существования любой культуры представляет собой
универсальный способ её развития, поскольку объединяет в себе и интенсивные, и
экстенсивные возможности этого процесса.
Требование
постоянного увеличения основного потребляемого культурой ресурса - людей,
принадлежащих к ней, для обеспечения её роста или хотя бы стабильности приводит
к тому, что рост и развитие культуры неизбежно вызывают агрессию по отношению к
соседям, а стремление к внешней экспансии, т.е. расширению сферы своего
влияния, имманентно любой культуре в течение всего периода её существования.
Успешная реализация этого стремления позволяет такой культуре существовать
неограниченно долго, пусть даже иногда сопровождаясь изменением её
географического местоположения. При этом культурный стереотип сохраняется, если
сохраняются язык и поддерживающие его материальные артефакты (памятники
искусства, литература и т.п.). Но обычно такое стремление к расширению
наталкивается на сопротивление соседних культурных систем, которые сами
испытывают точно такие же потребности, особенно в том случае, когда по
каким-либо причинам исчерпаны их собственные внутренние возможности увеличения
степени коммуникации и количества создаваемой информации, а внутренний
культурный потенциал обеих сторон примерно сопоставим.
Также следует
отметить, что наличие естественных ограничений ландшафтного характера,
например, морских или горных границ, не является условием, достаточным для
ограничения или остановки географического распространения. Набравшая силу
культура не обращает на это никакого внимания, даже тогда, когда у такого
движения нет никаких перспектив, и продолжает расширять свою территорию
влияния, как это было, например, с освоением Россией не захваченных ещё
европейцами Аляски, Калифорнии и Гавайев. В таких случаях единственным
ограничителем служит только угроза прямого столкновения с иной культурой,
обладающей сравнимыми ресурсами и мощностью.
Развитие
паневропейской культурной системы продолжается уже достаточно долго для того,
чтобы достичь такого состояния, когда ведение военных действий между
культурами, ассоциированными с государствами, которые обладают
высокотехнологическими вооружениями, не всегда возможно, поскольку грозит
глобальными катастрофическими последствиями. Поэтому традиционный, проверенный
веками способ увеличения территории расположения культуры – захватническая
война – в рамках европейской культурной традиции уступил место более щадящему,
но не менее эффективному методу - экономической экспансии.
Именно так
создавался Европейский союз и именно так он расширял свои границы в 90-ые годы
20 века за счёт незапланированного ранее принятия восточноевропейских
государств и осколков распавшегося Советского Союза. Экономическая
привлекательность и жёстко гарантированный порядок вкупе с применением
отлаженных социальных механизмов обеспечивают распространение культурного
стандарта западноевропейского типа всё дальше на восток, включая Кавказ и
Ближний Восток. Казалось бы, на первый взгляд такие незначительные примеры, как
включение в прогноз погоды на европейских телеканалах территории Украины,
Белоруссии, всего Кавказа, Ближнего Востока и северной Африки или их
отображение на дисплее навигаторов GPS в режиме «Европа», не означают никаких конкретных
организационных действий или политических последствий. Однако налицо, возможно
даже неосознанное, стремление к включению этих территорий, их населения и, в
конце концов, культур в зону доминирования европейской культурной традиции.
Конечно, здесь
уже нет речи о той исторической культурной, почти родственной близости, которая
позволила более 50 лет назад начать объединение стран-организаторов ЕС –
Франции, Германии, Бенилюкса и Италии в рамках единой надгосударственной
структуры в целях выживания европейской культуры. Но после того как была решена
эта задача и подготовлены необходимые ресурсы, начался естественный процесс
захвата соседних, более слабых культур, который не обязательно всегда
сопровождается силовым подавлением, как это было проделано с Сербией. И именно
потому, что в основе сербских событий также лежало понимание естественного хода
вещей с точки зрения культурной экспансии, эти события не вызвали в Европе
никаких протестов, несмотря на нарушение всех существующих международных
законов и правил, хотя у европейских интеллектуалов факт бомбардировки в конце
20 века европейского государства его соседями до сих пор не получил никакого
внятного объяснения.
Однако, в
последние два года неожиданно обнаружилось, что возможности западной
экономической системы, основанной на финансово-кредитной модели экономики,
исчерпаны, что показали события, названные «кризисом», по-видимому, в надежде,
что они скоро закончатся. Оказалось, что новое состояние имеет общекультурный
системный характер, что подтверждается хотя бы беспрецедентной длительностью и
глубиной нынешнего почти повсеместного экономического спада. Одно из объяснений
этого состоит в обращении к упоминавшимся выше большим волнам Кондратьева и
одновременном совпадении их нижнего пика с отрицательными экстремумами коротких
(около 3 лет) и средних (10-11 лет) волн.
И это
действительно так, и, хотя сам автор этой теории в своей статье «Большие циклы
конъюнктуры» (1925 г.)
отмечал, что считать доказанным наличие таких циклов нельзя, но вероятность их
существования велика, время доказало справедливость идеи Н. Кондратьева. Однако
имеются и дополняющие эту картину обстоятельства. Европейская экономическая
интеграция настолько усложнила структуру соответствующего социокультурного
пространства, что возможность сохранения потенциала роста для европейской
культуры заключается ныне либо в привлечении
новых иммигрантов, что и наблюдается в последние годы, но имеет свои
естественные пределы, либо в попытке убедить соседние культуры в преимуществе и
достоинствах западноевропейской культурной традиции и таким образом перенести
свои традиции и порядки на новые территории в качестве доминирующих.
На решение
этой проблемы и направлена обширная дискуссия о необходимости и пользе
культурного диалога, начавшаяся относительно недавно. Причём это уже вторая
попытка со стороны европейского социума продвинуться на восток с помощью
переговоров. Первая такая попытка известна сегодня как «разрядка» 70-ых, когда
был достигнут военный и экономический паритет и казалось, что нет иного пути,
кроме переговоров.
Как отмечал Я.
Ассман (13), ни одному нормальному человеку никогда не придет в голову
утверждать, что он единственный на планете, а все остальные существа – не люди,
в то время как любой здоровой культуре свойственно считать себя исключительной,
лучшей и уникальной, подразумевая тем самым, что соседние культуры – либо не
культуры вовсе, либо представляют собой недоразвитые образования, проще говоря,
явления низшего порядка. Представление о самоценности любой культуры вошло в
европейскую традицию не так давно – вместе с пониманием самоценности каждой
человеческой жизни, т.е. только во второй половине прошлого века, хотя свои
корни ведёт ещё от гуманистов эпохи Просвещения. Но сегодня оно вызвало к жизни
принудительное насаждение терпимости к инокультурам – пресловутой
толерантности, которая часто принимает уродливые формы и оттого вызывает
неприятие со стороны коренного европейского населения.
К примерам
такого отрицательного отношения можно отнести запрет на ношение религиозных
символов веры в школах Великобритании с тем, чтобы не оскорблять чувства
верующих других конфессий, или неограниченную по времени выплату пособий и
квотирование рабочих мест для иммигрантских национальных меньшинств в
скандинавских странах и т.п.
Однако,
главный тезис гуманистов о том, что каждый человек представляет собой целую
вселенную и тем ценен, а также вытекающие отсюда положения об общечеловеческих
ценностях, примате личного над общественным и пр. имеет абсолютную ценность
только в рамках западноевропейской культурной парадигмы. Именно поэтому эти
положения, необоснованно и бездумно перенесённые на иные культурные
территории, у многих их жителей вызывают
законное сомнение и неосознанное отторжение, основанное на повседневной
жизненной практике. Очевидно, что те же сомнения могут распространяться и на
культуры в целом. Тем более что в действительности процесс прививания
европейцам культурной толерантности, который инициируется государственными и
общественными организациями, встречает достаточно мощное противоположное
движение, идущее снизу, из народа – в виде роста чувства национальной
культурной обособленности и стремления к защите собственных культурных
ценностей.
Эта тенденция
проявляется в самых разных формах: в повсеместном увлечении европейцев
фольклором, в пресловутом всеобщем «футбольном патриотизме» как форме
альтернативного, неказённого нетолерантного патриотизма и изменении культуры
спортивного боления вообще, приобретающим всё более ярко выраженный
национальный характер, в росте авторитета националистических движений, особенно
там, где количество и поведение представителей инородных культур вызывает
бурное недовольство коренного населения, как, например, в Бельгии или
Швейцарии, запретившей строительство минаретов по результатам общенародного
референдума, и, наконец, иногда даже в реакции официальных властей, как,
например, во Франции и в Баварии, где был принят закон о запрете ношения
хиджаба в школах и т.д.
Эти и другие
подобные события привели французского политолога и антрополога М. Оже к выводу
о том, что в Европе изменилось понимание другого, поскольку исчезла способность
терпеть различия. И эта нетерпимость порождает чуждость, выражающуюся в
национализме, регионализме, фундаментализме и «этнических чистках», которые
свидетельствуют о кризисе идентичности и увлечении чуждостью и различием (14).
В результате усиливается необходимость в поиске или создании новой
идентичности, что подчёркивает ограниченность внутренних ресурсов европейской
социокультурной системы и, в конечном счёте, подталкивает её к поиску этих
ресурсов вовне.
Главная
проблема межкультурной коммуникации, таким образом, состоит в том, что, являясь
одним из необходимых способов культурной активизации, она остаётся всего лишь
латентной формой внешней культурной агрессии, к которой прибегают тогда, когда
уже невозможно или не эффективно применение иных способов – военных или
экономических. Эта функция межкультурного диалога особенно усиливается и
проявляется в условиях дефицита новых территорий и ресурсов, что характерно для
современной сверхплотно заселённой Европы. Когда разговор двух людей не
получается, не находится общий язык и не хватает аргументов или, наконец, люди
просто не понравились друг другу, любой из них может встать и уйти, чтобы
больше никогда не встречаться. В современных условиях в ситуации межкультурного
диалога в Европе такое действие невозможно, уходить некуда, надо продолжать
разговаривать и о чём-то договариваться, хотя заранее понятно, что результаты
этих переговоров не смогут удовлетворить всех участников разговора и всегда
кто-то будет вынужден уступить, т.е. проиграть, что означает, в конечном счёте,
принятие примата инокультурной традиции.
К подобным
«уговорам» в своё время прибегали в древнем Риме, когда убеждали варваров не
нападать на город и не разрушать его, так же поступали в Византии на закате
империи, попросту откупаясь от агрессивных варваров-иноземцев. Такая политика
позволяла на некоторое время отсрочить катастрофу, сохранить привычные ценности
и удобный образ жизни, но, тем не менее, в обоих этих случаях всё закончилось гибелью
великих культур.
Увядание и гибель культуры
В контексте
предложенной модели угасание или упадок культуры может быть вызвано, в
частности, следующими обстоятельствами:
- постепенным снижением
культурного потенциала системы или, что равнозначно по конечному результату, но
гораздо менее вероятно, резким повышением информационного уровня новых
сообщений до значений, превышающих пороговое;
- сокращением количества или
«закупоркой» существующих внутренних каналов
коммуникации вследствие их физического или морального износа, приводящих
к сокращению или невозможности поступления новой и объёма циркуляции старой
информации;
- увеличения количества
поступающей извне информации, вытесняющей из оборота внутреннюю информацию,
поддерживающую существование потока прежней культурной традиции.
Вопрос о том,
являются ли эти или иные подобные причины случайными или же закономерными
событиями в истории культуры, автоматически возникает всякий раз при попытках
моделирования социокультурных событий. Ещё Лев Троцкий, оппонируя Н.
Кондратьеву, утверждал случайность экономических спадов и подъёмов на великом
пути к коммунизму.
Представляется,
однако, что такая постановка вопроса не совсем точна, поскольку, похоже, не
имеет решения в терминах стационарных систем. Но с позиций неравновесной
термодинамики или теории множеств оказывается, что процесс, аналогичный гибели
культуры, можно рассматривать как закономерно случайный или, иными словами,
обязанный закономерно возникающей случайности.
Случаев полной
и окончательной гибели той или иной культуры известно немного: к ним можно
отнести, пожалуй, культуру Древнего Египта, Иудейского царства, Византии,
империй инков и майя. При этом, как отмечал Я. Ассман, чаще всего, за редкими
исключениями, как в случае с южноамериканскими индейцами, это был «результат не
физического уничтожения, а коллективного культурного забвения» (14). Отметим,
что термин «культурное забвение» имеет вполне определённый физический смысл.
При снижении
значения информационного потенциала ниже порогового значения начинается экспоненциальный рост энтропии в
социуме, сопровождающийся разрушением информационной структуры первоначального
сообщения, которое лежало в основе данной культуры. На практике это означает
вначале размывание, а затем исчезновение моральных и этических принципов,
выработанных данной культурой и скреплявших соответствующий социум в единое
целое. Эта интерпретация следует из так называемой теоремы Гиббса (7), согласно
которой требование максимума обобщенной энтропии при ограниченном запасе некоторых
ресурсов равносильно требованию минимума потребления системой этих ресурсов при
соблюдении ограничения, что степень структурированности системы (выраженная
значением обобщенной энтропии) должна быть не ниже некоторого порога. В
противном случае система сама переходит в новое состояние, для которого
потребление ограничивающих рост ресурсов минимально в пределах, задаваемых
степенью структурированности системы. Это означает, что поскольку, например,
при отсутствии роста населения невозможно дальнейшее усложнение структуры
системы, а другие способы роста почему-либо оказываются неэффективны, в
какой-то момент происходит её лавинообразное разрушение.
Косвенное
подтверждение применимости предельной
теоремы Гиббса к культурным процессам предложено С. Гомаюновым (15), где автор
на примере истории культуры России делает вывод, что для крупных
территориальных структур существует предел культурного дробления, ограниченный
традиционными культурными центрами, имеющими смысл исторически стабильных
региональных образований. В том случае, когда этот предел не переходится, т.е.
региональные культурные центры не разрушаются, базовый культурный комплекс
сохраняется и имеет возможности для дальнейшего роста и расширения.
Как
благоприятный для населения вариант, возможна ситуация возникновения
гомеостаза, которая наблюдается для небольших по численности (порядка
нескольких тысяч человек) сообществ, в большинстве своём близких по своему
устройству к первобытным. Такое положение теоретически может длиться сколь
угодно долго, нарушаясь только существенным внешним воздействием – природного
(катастрофическим изменением климата или ландшафта, нарушением или обрывом
пищевых цепочек, эпидемией и т.п.), либо культурного типа (появлением по
соседству или вторжением иного, более мощного инокультурного сообщества,
претендующего на новые территории и ресурсы). Но в любом случае, состояние ниже
нижнего уровня является необратимым и фактически означает, что данная
территория является свободной для перемещения сюда или зарождения здесь совершенно
новой или иной культуры.
Поведение культурных
систем
Разнообразие
исходных идей, различия в условиях их распространения, эволюции и существования
обеспечивают огромное разнообразие самих культур. Вполне естественно поэтому,
что одни из них невелики по размерам или слабы по информационному содержанию,
другие же наоборот – занимают огромные территории и включают в себя сотни
миллионов человек. При этом поведение культурных систем одинаково и, как уже
отмечалось, его доминантой является стремление к продлению собственного
существования.
В том случае,
когда внешние условия относительно стабильны, численность населения невелика,
питательных ресурсов и территории достаточно, а соседние культуры располагаются
не близко, устойчивому существованию такой культурной системы ничто не мешает.
Эту ситуацию мы уже рассматривали, её главная характеристика – стабильность,
которая является синонимом отсутствия изменений и, следовательно, роста.
При нехватке
ресурсов система вынуждена каким-то образом, зависящим от степени сложности её
структуры, реагировать на это, чтобы компенсировать возникшую недостачу. Тесное
соседство с другими культурами тоже создаёт нехватку ресурсов, которую иногда
невозможно восполнить привычными методами. Здесь мы вновь должны вернуться к
теме межкультурных коммуникаций, поскольку именно они влияют на поведение
социокультурных систем.
Для этого
необходимо разделить коммуникацию личную и коммуникацию межкультурную. Личное
общение двух представителей разных культур не имеет никакого отношения к коммуникации
двух культур, независимо от темы разговора или тесноты общения. Разумеется, на
такое общение накладывает свой отпечаток разница в культурных особенностях
сторон, что с удивительной точностью показано в рассказе Б. Шлинка «Обрезание»,
но оно не влечёт за собой никаких последствий, кроме личных переживаний.
Особенным,
эмерджентным свойством межкультурной коммуникации является контакт и
взаимодействие двух культур как целого с целым. Эти свойства характерны для
любых видов группового сознания, начиная с простейшей – семейной - и заканчивая
классовыми и этническими формами объединения людей. Невозможно представить,
чтобы один или несколько человек вступали в контакт с другой культурой и при
этом воспринимали её как нечто цельное, поскольку люди могут коммуницировать
только с другими людьми, а не с групповым или общественным сознанием. Стало
быть, в отношении групповых и, в том числе, межкультурных коммуникаций можно
говорить о применимости принципа сравнимой размерности форм, в соответствии с
которым межгрупповая коммуникация или передача информации возможны только между
группами, сравнимыми между собой по размерам и взаимо- и самоидентификации.
Иными словами,
если некая группа людей опознаётся другими группами как определённая
общественная форма и сама считает себя таковой, то это означает, что она и есть
эта форма и может контактировать с другими группами соответствующей
идентификации.
Каким образом,
каким способом или в каком виде осуществляются межкультурные групповые
коммуникации, мы можем только гадать, рискуя
незаметно оказаться в области научной фантастики. Но, во всяком случае,
нашему взгляду доступны некоторые события, необъяснимые или нелогичные с
человеческой точки зрения, которые можно считать косвенными свидетельствами
существования таких контактов.
К наиболее
ярким примерам этого рода можно отнести, например, Первую мировую войну, не
имевшую ни формальных причин, ни объективных предпосылок и в неизбежности и
необходимости которой до сих пор сомневаются историки (16, 17). В этом же ряду
и ввод советских войск в Афганистан в 1980 г. – решение, которое не имело никаких
разумных политических, экономических или
идеологических обоснований и потому не могло быть принято кем-то единолично. В
контексте нашей модели это решение предстаёт последней попыткой увядавшей
культуры советско-большевистского типа спастись посредством территориальной
экспансии против наиболее слабого, как тогда казалось, соседа.
Литература:
1. Печуркин Н.С. Энергетические аспекты развития
надорганизменных систем. Новосибирск: Наука. 1982. –
112 c.
2. Odum
H.T. System Ecology. New York:
Wiley. 1983. – 644 p.
3. Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития. М., 1987.
4. Валлерстайн И. Анализ мировых систем: системное видение
мирового сообщества // Социология на пороге ХХI века: новые направления
исследования. — М., 1998
5. Назаретян А.П. Векторы исторической эволюции. //
Общественные науки и современность. — 1999. — № 2. — С.112–126
6.
Bendoricchio G., Jørgensen S.E. Exergy as a goal function of ecosystems dynamic
// Ecological modelling. – 1997. 102. – Pp. 5 – 15.
7.
П.В.Фурсова, А.П.Левич. Математическое моделирование в экологии сообществ. Обзор
литературы. Проблемы окружающей среды (обзорная информация ВИНИТИ), № 9, 2002.
8. Капица С. П., Курдюмов
С. П., Малинецкий Г. Г.. Синергетика и прогнозы будущего. Изд.2-ое. М.: Эдиториал
УРСС. 2001.
9. Приц А.К. Принцип стационарных состояний открытых систем
и динамика популяций. Калининград. 1974. – 123 c.
10. Витгенштейн
Л. Философские работы, тт. 1–2. М., 1994.
11. Мартюшев Л.М.,
Селезнев В.Д. Принцип максимальности
производства энтропии в физике и смежных областях. Екатеринбург: ГОУ ВПО УГТУ-УПИ, 2006.
12. Pérez-España H., Arreguin-Sánchez F. A measure of ecosystem maturity // Ecologocal Modelling. – 1999. 119. – Pp.79 – 85
13. Я. Ассман. Культурная память. М: Языки славянской
культуры. 2004
14. Оже
М. От города воображаемого к городу-фикции // Художественный журнал, 1999, №
24.
15. Гомаюнов
С. Местная история в контексте россиеведения // Обществ. науки и современность.
1996. №1. С.55-63.
16. Миллер
В.И. Первая мировая война: к анализу современной историографической ситуации.
// Первая мировая война: пролог ХХ века. – М., 2002.
17. Террейн
Дж. Великая война. Первая мировая – предпосылки и развитие. – М.: 2004.
18. Левич А.П. Энтропия как обобщение понятия количества
элементов для конечных множеств // Философские исследования. 2001. № 1. С. 59-72.
19. Standard Cross-Cultural Sample Data Base. Final
Electronic Version. Natick,
1997.
20. Murdoch G.P. Ethnographic Atlas: a Summary.
Pittsburgh,
1967.
21. Хрестоматия по культурологии / ред. И. Ф. Кефели [и др.]. - СПб. :
Петрополис : Изд-во СПб ун-та МВД, 1999 - .Т. I : Самосознание мировой
культуры. - 1999. - 312 с.
22. В.Т.Перекрест, И.В.Перекрест.
Информационно-аналитические аспекты формирования современной транспортной
политики Санкт-Петербурга. –СПб: Центр стратегического анализа общественных
процессов, 2006. -64 с.
23. А.Е.Годин. Начала количественной культурологии. –
Красный свет, 2007. – 414 с.
|