Вы уже достаточно ранее говорили о проблемах теории и философии культуры. Известны различные многочисленные определения культуры, способы ее возникновения и дальнейшей эволюции. Тем не менее, не ясным остается – а зачем вообще она существует?
Кроме того, проблема возникновения культуры в целом неясна, в отличие от вопросов, связанных с дальнейшей эволюцией и распространением культуры. Существуют следующие основные теории: - религиозно-культовая; - деятельная, трудовая (К.Маркс); - психоаналитическая (Фрейд) - символическая - из утраты человеком связи с биологической средой (Лакан, Э.Кассирер "Философия символических форм"); - игровая (Й.Хейзинга). Игра старше культуры. Все основные черты игры были сформированы еще до возникновения человеческого сообщества и присутствуют в игровых поведениях животных; - экзотические: внеземная, нордическая теория происхождения культуры /Вирт Герман (1885-1981)/, магическая и пр.
Более-менее популярны трудовая, игровая и психоаналитическая теории ее происхождения. Отметим, что каждая из этих теорий приоткрывает только одну незначительную сторону того гигантского процесса, который сформировал особое состояние биологической среды на планете и которое мы именуем культурой.
Разные виды животных имеют разные способы приспособления к окружающей среде. Причем такая способность должна быть избыточной, т.е. давать возможность организмам противостоять не только всем уже известным изменениям внешней среды, но и иметь определенный запас прочности для противодействия новым неизвестным факторам. Те из них, кто не обладает такой способностью – раньше или позже вымирают.
В животном мире для этого используется механизм развития какого-либо органа или одной или нескольких физиологических систем. Простой пример - длинная шея у жирафа обеспечивает этому виду доступ к такому горизонту растительной пищи, который недоступен их пищевым конкурентам. Другой пример. Гепард имеет набор признаков (длина ног, строение мышц, вес тела и т.д.), обеспечивающий ему более высокую скорость, чем у его потенциальных жертв.
Млекопитающие в целом пошли по пути усложнения и совершенствования центральной нервной системы. Особенно это относится к гоминидам. Так начался процесс так называемой «Цефализации», в ходе которого происходил постоянный, хоть и прерывистый рост головного мозга.
В целом, передача по наследству норм поведения происходит в широком диапазоне: от заложенных полностью в генетической программе, до так же полностью передаваемых посредством персональной коммуникации. В промежутке лежат комбинации этих форм в разных пропорциях. С одного края этого распределения находятся пресмыкающиеся, для которых набор генетических признаков включает в себя все виды деятельности и в том числе поведенческие нормы. С другого – человек, для которого получение знаний о действиях, необходимых для выживания, возможно только путем личного контакта со старшим поколением.
Известно, что обучение нового поколения играет очень важную роль у животных. Особенно это касается млекопитающих и других высших виды животных. Если, например, детеныша медведя или волка отлучить от матери в раннем возрасте, то такое животное в дальнейшем не сможет выжить в своих естественных условиях, т.к. не получило необходимых знаний от своих родителей или других членов стаи.
То же самое относится, разумеется, и к людям. Многочисленные примеры т.н. детей-маугли человеческого вида показывают, что вовремя не полученные и не закрепленные сведения о необходимых для выживания нормах поведения в дальнейшем уже не воспринимаются и человеческое по своей природе существо остается за пределами пространства человеческой культуры.
Это значит, что культура в самой общей форме, т.е. в форме научения, обеспечивающего связь между поколениями, в меньшей степени, чем людям, но тем не менее присуща и животному миру.
В связи с этим возникает масса вопросов.
Существует ли культура в животном мире и с какого уровня сложности строения организма? Происходит ли эволюция культуры у животных? В каком направлении она движется? Совпадает ли ее направление с направлением эволюции культуры вида Homo sapiens? Существует ли процесс аналогичный цефализации человеческого мозга или культура животного мира развивается на основе каких-то других механизмов и в других направлениях?
В природе существует много подвидов одного биологического вида, то, что мы называем - разные породы животных. Нет никаких оснований искать различия в физиологии и работе ЦНС животных и человека. Поэтому то же самое автоматически относится к виду Homo sapiens. Отличия носят как внешний характер (окрас, форма и количество растительности и т.п.), так и внутренний характер (в физиологии – например, разница в количестве коротких и длинных мышц, в деятельности ЦНС и головного мозга, в частности).
Большинство биологов утверждают, что белковая жизнь на Земле существует преимущественно в коллективных (ассоциированных) формах. Этому дается множество объяснений; в том числе и на уровне действия наиболее фундаментальных инстинктов самосохранения вида. В этом ряду перечисляются, как правило, три главных инстинкта: - питание (восстановление энергобаланса), - безопасность (сохранение собственной жизни от разнообразных грозящих ей опасностей) - и видовое сохранение популяции (биологическое размножение и охрана детенышей).
При этом не следует забывать, что реализация отдельных из этих инстинктов может оказаться боле продуктивной и в индивидуальной форме (например, охота – для самого охотника, – как правило, бывает более эффективной в индивидуальном режиме на тщательно оберегаемой от соперников территории), и лишь в комплексе все эти инстинкты выполняют свою видосберегающую функцию. Пожалуй, лишь со времени возникновения массовой загоновой охоты на крупного, зверя (у приматов в эпоху оледенения), охотничий промысел сам по себе превратился в значимую составляющую коллективных форм жизни тех же приматов.
Биологические инстинкты примечательны тем, что они наследуются исключительно генетически, действуют преимущественно как безусловные рефлексы на типовые раздражители и не передаются от особи к особи методом специального обучения. Правда, экспериментами Павлова были выявлены и объяснены еще и условные рефлексы, имеющие определенно адаптивное происхождение и свидетельствующие о большей, чем предполагалось ранее, гибкости нервно-рефлекторной системы животных.
Была изучена способность животных к усвоению определенных реакций, имеющих не стереотипный характер и требующих сравнительно быстрого усвоения в порядке экстренной адаптации к поощрению или наказанию (характерный пример, цирковая дрессура). Но при всем почтении к экспериментам Павлова, следует заметить, что этот факт был хорошо известен со времен поздней первобытности в связи с доместикацией (одомашниванием) некоторых животных, хотя, видимо, не был объектом теоретической рефлексии и научной систематизации.
Важнейшей особенностью, отличающей всю систему условных рефлексов животных, является то, что любой подобный рефлекс усваивается каждой особью в индивидуальном порядке и не может стать предметом внутривидового обучения (за редчайшим исключением отдельных “воспитательных” акций между родителем и детенышем). Известно, что в последние десятилетия этологами ставились сотни экспериментов в этом направлении, однозначно подтверждавших одно и то же: одно животное от другого ничему принципиально новому, не унаследованному генетически научиться не может (или перенять в порядке подражания). В каждом подобном эксперименте успешным “учителем” выступал только человек, или животное само находило необходимый набор манипуляций, ведший ее к успеху; однако многократно наблюдавший за этой процедурой его сородич, усвоить эти действия самостоятельно не мог.
Однако, оказалось, что все эти эксперименты были неправильно организованы. Подтверждение этому мы еще увидим. С другой стороны, мы не можем проигнорировать значение инстинкта в существовании биологических субъектов, соотношение его с интеллектом, его роль в эволюции.
“Инстинкт (от лат. instinctus – побуждение), совокупность сложных врожденных реакций (актов поведения) организма, возникающих в ответ на внешние или внутренние раздражения; сложный безусловный рефлекс (пищевой, оборонительный, половой и др.) . Инстинкты человека контролируются его сознанием и в значительной степени подчинены ему.” (СЭС)
“Широкое распространение образов животных в религии и искусстве всех времен не просто акцентирует важность этого вида символов — оно показывает, как важно для человека сделать инстинкты (составляющие психическое наполнение этой символики) составной частью своей жизни. Животное — часть природы и не может желать того, что не свойственно природе. Другими словами, оно повинуется своим инстинктам.
Животное начало человека, обитающее в нем в качестве инстинктивной части психики, может стать опасным, будучи не понято и не включено в жизненный процесс. Человек— единственное существо, способное контролировать свои инстинкты посредством силы воли. Вместе с тем, он способен также подавлять, искажать и ранить их. Но ведь любой зверь, говоря метафорически, более всего свиреп и опасен, когда ранен. Подавленные инстинкты могут подмять под себя человека и даже уничтожить его.
Известный всякому сон, когда кажется, будто вас преследует зверь, почти всегда указывает на оторванность инстинкта от сознания и на необходимость (или старание) ликвидировать этот разрыв, подключив инстинкты к общей работе. Чем опаснее поведение животного во сне, тем глубже в подсознании первобытно-инстинктивная часть души сновидца и тем насущнее ее осознание и включение в жизнь, чтобы не допустить непоправимых неприятностей.
Цивилизованному человеку угрожают подавленные и ущемленные инстинкты, первобытному же — бесконтрольные влечения. В обоих случаях подлинная природа "животного начала" искажается, и в обоих случаях необходимым условием целостной и полной жизни является приятие животной части души. Первобытный человек должен укротить в себе животное и превратить его в помощника, тогда как цивилизованный человек должен оздоровить в себе животное начало и подружиться с ним.” (А.Яффе) *** Особенности инстинктивной деятельности с психологической стороны проблемы подробно рассмотрены Юнгом. “ Инстинктивное действие характеризуется бессознательностью стоящего за ним психологического мотива в противоположность строго сознательным процессам, отличающимся непрерывностью осознавания их мотивов. Инстинктивное действие представляется более или менее внезапным психологическим явление – своего рода прерыванием непрерывности сознания . В этом отношении оно ощущается как внутренняя потребность, что фактически является определением инстинкта по Канту.
Особенно важное для определения инстинкта имеет реакция “все или ничего”, сформулированная Риверсом. Это – реакция, имеющая некую собственную интенсивность, при любых условиях независимую от вызвавшего ее раздражителя. Но если рассмотреть психологические процессы сознания, задавшись вопросом, а есть ли среди них такие, интенсивность которых абсолютно несоразмерна силе раздражителя, то окажется, что их великое множество у любого человека.
Из всех таких процессов инстинктивными могут быть названы только те бессознательные процессы, которые являются унаследованными и возникают единообразно и регулярно. …Как удачно отметил Ллойд Морган, биться об заклад в отношении инстинктивной реакции также неинтересно, как и в отношении завтрашнего восхода солнца.
Такой процесс отличается от простого сенсорно-моторного рефлекса лишь тем, что является более сложным. У. Джеймс поэтому называет инстинктом, и не без основания, “простой возбуждающе-моторный импульс, вызванный предсуществованием некоторой рефлексной дуги в нервных центрах”.
Вопрос о том, откуда возникают инстинкты и как они приобретаются , является исключительно сложным. Тот факт, что они всегда унаследованы, ничего не дает для объяснения их происхождения — он просто отодвигает проблему назад к нашим предкам. Широко распространена точка зрения, согласно которой инстинкты возникли в часто повторяющихся индивидуальных, а затем всеобщих волевых актах . Это объяснение правдоподобно постольку, поскольку мы можем ежедневно наблюдать, как определенные усердно заученные действия постепенно становятся автоматическими благодаря постоянной практике.
Но рассматривая замечательные инстинкты, обнаруживаемые в животном мире, мы будем вынуждены признать, что элемент заучивания иногда совершенно отсутствует . В некоторых случаях невозможно даже представить, как вообще может иметь место заучивание и тренировка. Возьмем в качестве примера невероятно утонченный инстинкт размножения у бабочки юкка.
Цветы растения юкка раскрываются только на одну ночь. Бабочка берет пыльцу из одного цветка и делает из нее маленький шарик, затем она садится на второй цветок, раскрывает его пестик, откладывает свои яйца между тычинками и затем вводит шарик в воронкообразное отверстие пестика. Эту сложную операцию бабочка проделывает всего один раз в своей жизни. Такие случаи трудно объяснить при помощи гипотезы о заучивании и тренировке. Поэтому недавно были выдвинуты новые способы объяснения, основанные на философии Бергсона и делающие упор на факторе интуиции.”
Как сообщает Terra Daily (август 2006), исследования, проведенные в университетах Эмори (США) и Сент-Эндрюс (Шотландия), показали, что шимпанзе передают культуру потомкам, формируя и поддерживая культурную традицию, а также обладают здоровым конформизмом, препятствующим передаче "чего попало" - навыков, полученных случайным, не обусловленным социальной структурой общества, образом. Впервые ученым удалось доказать, что у высших приматов, как и у людей, также имеется так называемое "поведение обучения". Оказалось, что шимпанзе не просто подчиняются нормам поведения, принятым в их группе в текущий момент, но могут передавать свой опыт и традиции другим особям и делают это.
Тем самым обнаружилось, что шимпанзе не только формируют свою собственную традицию - цепочку, связывающую поколения - но и целенаправленно подготавливают потомство к вступлению во взрослую жизнь. Более того - разнообразие культурных форм, выявленное учеными в мире шимпанзе, уступает лишь человеческой культуре. Исследования проводились в национальном исследовательском центре приматов университета Эмори в Йерксе. В отличие от предыдущих исследований, в которых приматам пытались "навязать" характерные для человека модели культурного поведения, был использована уникальная методика, позволяющая перенести эксперимент на уровень группы, а не отдельной особи, и сосредоточиться на коммуникации между особями.
Для этого была использована методология "двойного действия" (two-action methodology). С ее помощью удалось преодолеть барьер между использовавшимися прежде исследовательскими методиками - наблюдением за особями в их естественной среде и экспериментами по передаче социальных навыков непосредственно одной обезьяне. Ученые поставили перед обезьянами, разделенными на 3 группы, одна из которых была контрольной, задачу "обучения через наблюдение". Для этого в каждой из 2 экспериментальных групп было отобрано по одной "значимой" самке, которую отдельно от остальных учили добывать пищу из экспериментальной установки. Чтобы получить фрукты, самке из первой группы необходимо было сдвинуть дверцу, а другой - приподнять ее.
Когда обе освоились с поставленными задачами, другим шимпанзе из экспериментальных групп позволили наблюдать за их действиями на протяжении недели. Обнаружилось, что при этом члены группы собирались вокруг "эксперта", внимательно наблюдали за ее действиями, после чего успешно справлялись с подобной задачей. В третьей группе имелась аналогичная установка с фруктами, однако обучение "эксперта" не осуществлялось, и обезъяны добраться до вожделенного лакомства не могли.
Значимость открытия феномена культуры в мире животных трудно переоценить. Однако не менее важным, хотя и неожиданным, результатом, явилось обнаружение в среде шимпанзе "социального конформизма", препятствующего "замусориванию" культуры и ее размыванию в набор полезных приемов.
В обеих группах обезьян выявились пытливые особи, нашедшие бреши в установках и научившиеся извлекать фрукты из нее "нестандартным" образом. Тем не менее, их деятельность традицией не стала - большинство из них вернулось впоследствии к нормам, предложенным "культурным авторитетом". Выявилось также, что обезьяны передавали свои поведенческие навыки в цепи из шести шимпанзе, моделировавших 6 поколений - примерно 90-летний период в реальных условиях.
Наблюдателями делается вывод, что неожиданные результаты, полученные группой, ставят перед человечеством непростые вопросы об истинной природе различий между людьми и животным миром. Немаловажно и то, что представителям современной "культуры" иной раз не мешает поучиться и у шимпанзе тому, как хранить собственную культуру незамутненной
Итак, теперь можно уверенно утверждать, что научение в большей или меньшей степени имеет место и в животном мире, что позволяет говорить о наличии зачаточных или даже начальных элементов культуры. И действительно, странно выглядит уверенность человечества в собственной исключительности во всех отношениях и радикальном отличии от животного мира. Скорее, это похоже на подростковое стремление выделиться из толпы сверстников яркими или необычными нарядами, косметикой и т.п.
Мы уверенно можем говорить только о том, что в человеческой жизни обучение занимает максимальное место по сравнению с генетически получаемой информацией. Все-таки, качество обучения присуще людям в связи с особенным уровнем развития их психики, абстрактному мышлению, умению выделить метод (способ действия, которому собственно и обучают) из конкретной ситуации, в которой он демонстрируется, и т.п. Давно уже не является секретом, что любое обучение преимущественно технологично: учат не столько желаемому результату (он используется скорее как доказательство успешности обучения), сколько способу достижения этого результата.
Более того. Опытным путем издавна известно, что групповые формы обучения людей (а отчасти и животных) тем или иных стереотипизированным формам поведения и сознания (вопрос о наличии сознания у животных в данном случае не является предметом нашей дискуссии) вполне возможны и в отдельных предметных сферах вполне эффективны. Но таким способом можно научить членов группы механическому исполнению заученных манипуляций, звуков или психических реакций, однако невозможно научить самостоятельной интерпретации, адаптивному варьированию и технологическому развитию данного стереотипа. А именно это и есть ключевое отличие культуры от рефлекторной деятельности.
Первостепенным вопросом из области коллективных форм существования особей (и прежде всего людей) для нас является проблема оснований их солидарности, т.е. комплекс причин, по которым живые существа предпочитают групповое существование индивидуальному.
В соответствии с концепциями этологов, биологическая ассоциативность (склонность в коллективному существованию) обусловлена преимущественно адаптацией популяций и видов к среде обитания (или представляется наиболее распространенным приемом такого рода адаптации), преследующей цели самосохранения популяции в целом и по возможности каждого ее члена индивидуально.
Разумеется, под словом “самосохранение” имеется в виду не только физическое сбережение жизни как таковой от актуально грозящей ей опасности уничтожения, но и восполнение ее энергозапаса (питание и отдых), экономии ее усилий, затрачиваемых на удовлетворение интересов и потребностей (в человеческой среде это приняло форму научно-технического прогресса), более полного освоения ресурсных возможностей ландшафта для добывания и переработки полезных минеральных и растительных запасов, использования характеристик рельефа в целях более удобного передвижения, обороны и т.п.
Так или иначе, но у людей это оформляется в несколько основных видов проявления их целенаправленной активности: производственная или двигательная деятельность, организационно-регулятивные и управленческие действия, добывание необходимой информации о мире (знаний), проектирование и прогнозирование своих действий или внешних событий, обмен продуктами труда и информацией как внутри сообщества, так и с соседями, и некоторые другие виды деятельности.
Причем все перечисленное касается только проблем актуального выживания данного поколения. Но существуют еще и задачи, сбережения опыта (знаний) и материального богатства, добытого предшествующими поколениями сообщества, а также трансляции всего этого (и в первую очередь знаний и умений) следующим поколениям, т.е. воспроизводства данного сообщества как устойчивого социокультурного коллектива. В основе всего этого лежит некоторый комплекс стимулов коллективного существования и жизнедеятельности, называемый социальной солидарностью.
Для того, чтобы образовалось общество и сформировалась его культура, необходимо, чтобы некая группа людей оказалась объединенной какими-то соображениями солидарности. Среди подобных соображений уже перечислялись: адаптация к внешним условиям бытия и выживание на ландшафте; позднее по ходу истории к ним прибавились еще некоторые стимулы, среди которых сформировался наиважнейший, который упрощенно можно назвать общественным порядком – совокупность политических, социальных, этнических, религиозных, материально-производственных, морально-нравственных и иных норм, материальных и социальных технологий, трансформирующих хаотичное скопление людей в устойчивое и упорядоченное общество.
При этом характерно, что чем выше уровень исторической устойчивости и социальной упорядоченности, тем более специфическая (самобытная) культура формируется в данном обществе. Таким образом, можно заметить, что основным формообразующим фактором всякой культуры является социальный порядок, базирующийся на том или ином типе социальной солидарности (мемориальном, актуальном, прогностическом).
Мемориальный тип характерен для обществ с доминирующими традиционалистскими началами, этническими, религиозными, мифологическими; актуальный – скорее для общества буржуазного типа, живущего сиюминутными экономическими заботами; прогностический тип отчасти свойственен многим религиям в их высших духовных проявлениях, но на практике он наиболее проявляется в политических и национальных формах солидарности.
Производный от типа солидарности социальный порядок, доминирующий в данном обществе, не обязательно выражается в каких-то специфических политических формах, хотя отчасти влияет и на них. Здесь имеется в виду скорее общая совокупность норм общественного и личного бытия, которая может быть более традиционалистской или либеральной, тоталитарной или теократической и т.п., что вполне применимо к определению общего типа культуры, характерной для данного общества. Поддержание этого социального порядка, его манифестация в различных видах “культурных текстов” интеллектуального, художественного, идеологического и иного толка, а также его воспроизводство в культурных установлениях следующих поколений и является по существу культурной жизнью данного общества.
Особое место во всей этой системе представляют собой процессы познания и осмысления живыми существами окружающего их мира. В частности, согласно теории К.Лоренца, жизнь является совокупным способом познания окружающего мира и использования обретенного знания в интересах видового самосохранения. Эта гипотеза - одно из приемлемых объяснений процессов видового самосохранения. Впрочем, нет сомнений в том, что прежде всего для людей такого рода знания играют значимую роль одного из оснований их коллективного существования.
Развивая эту мысль, можно выделить, по меньшей мере, четыре основания коллективного видового самосохранения у людей, которые базируются на специфических системах знания.
Во-первых, это уже упомянутая адаптация, требующая обширных и постоянно пополняемых знаний о свойствах окружающего природного мира и исторических (историко-политический) обстоятельствах существования данного общества (т.е. о других, инокультурных обществах и их претензиях по отношению к нашему).
Во-вторых, это самоорганизация собственного коллектива, требующая определенных знаний или представлений об: а) желательном социальном устроении общества (структурно упорядоченной организации, разделении функций, статусно-ролевой иерархии, общественных нормах справедливости, допустимых мерах по поддержанию порядка и т.п.) и б) желательных и допустимых формах взаимоотношений между людьми (производственных, управленческих, личностно-бытовых, стихийно сложившихся традициях, обычаях, нравах и т.п.).
В-третьих, это знание (хотя бы в самых общих чертах) иерархии ценностей, сложившихся и принятых в данном обществе (витальных, материальных, мировоззренческих, религиозных, статусных, символических, эстетических и пр.).
И, наконец, в-четвертых, это знания в области способов и средств социальной коммуникации, т.е. умение получать, адекватно понимать и передавать требуемым адресатам необходимую социально значимую информацию, что также требует от человека соответствующих познаний (причем далеко не только лингвистических).
Вы изучали или изучаете все эти перечисленные основания, кроме адаптации, до которой теперь дошла речь.
Суммируя перечисленные области знания, необходимые для обеспечения ассоциированного существования людей, превращающих их статистическую сумму в общество (народ), мы отдаем себе отчет в том, что все это приобретается обществом не “вдруг”, а накапливается в ходе длительной коллективной совместной жизни и деятельности, построения материальной цивилизации, борьбы с другими сообществами, в сложных процессах внутренней социальной и культурной самоорганизации, накопления существенного по объему корпуса фольклорных и письменных “культурных текстов”, обычаев, нравов и т.п. явлений, совокупно называемых культурой данного народа.
У нас есть все основания назвать все перечисленные информационные пласты знания – эмпирически обретенные данным народом в его социальной практике, порожденные метафизическими усилиями ума его наиболее интеллектуальных представителей, а также частично заимствованных им у других сообществ, его историческим социальным опытом и квалифицировать подобный опыт как информационное основание солидарного существования этого коллектива людей, что в свою очередь также может быть охарактеризовано как его культура.